Отец Петр Томаницкий родился в 1782 году в семье причетника Якимовского погоста Угличского уезда Ярославской губернии. Окончив семинарию в губернской столице, в 1807 году он был рукоположен священником во Входо-Иерусалимскую церковь близ Углича.
Полученное место оказалось крайне неблагоприятным, став для подвижника постоянным источником душевных переживаний. Местных прихожан отличала жестокость нравов, а причт – распущенность, непримиримость и склонность к кляузам. Отец Петр, всегда поступавший в согласии с совестью, начал вызывать у небрежных церковнослужителей недовольство и раздражение. И вскоре с их стороны посыпались на него различные доносы и прошения в высшие инстанции с ложными обвинениями. Одна из таких жалоб привела к судебному разбирательству и несправедливому трехдневному заточению священника в холодном чулане.
Ситуация еще ухудшилась, когда после освобождения подвижник ни словом, ни намеком не упрекнул своих клеветников. Такая незлобивость пробудила в них невероятную ярость, так что недоброжелатели жестоко избили батюшку. Будучи человеком крепкого телосложения, отец Петр легко мог бы дать отпор, но, преисполненный христианской любви к врагам, не стал отвечать злом на зло. Однако с тех пор, по замечанию домашних, он сделался каким-то особенно задумчивым, часто погружался в себя и высказывал горькие сожаления о неправедных путях человеческих.
Каплей же, как бы переполнившей чашу скорбей и окончательно подорвавшей душевное здоровье священника, стало драматическое событие 1812 года. Совершая Литургию, пастырь получил нервное потрясение от ложного известия о вхождении войск Наполеона в Углич. Пережитое волнение, вкупе со всеми предыдущими моральными страданиями, послужило толчком к нервному заболеванию.
Около года отец Петр лечился от своего душевного недуга в Ярославле, а затем вернулся к службе, но вновь стал объектом недоброжелательства и нападок. В начале 1814 года он повторно заболел и по настоянию членов причта был помещен в дом умалишенных. А когда вернулся в том же году к семье, вследствие болезни его отстранили от пастырской должности и отобрали священническую грамоту. Но именно с этого времени батюшка становится известным как блаженный прозорливец, к которому православный люд обращался за советами и вразумлением.
Жизнь юродивого священника несла на себе печать особого Божественного Промышления. Приступы его буйства иногда доходили до того, что родные вынуждены были приковывать отца Петра к стене цепью (часто он и сам просил их об этом), но Господь сообщил ему благодатный дар прозрения будущего и тайн сердец человеческих.
Так, например, некий полицейский пристав, недолюбливавший отца Петра за его обличения, поймал как-то батюшку на улице, отвел в участок и приказал жестоко высечь, что и было исполнено. Однако провидец, как выяснилось, знал о предстоявшем злоключении заранее. Утром того дня блаженный служитель Христов, поднявшись от сна, сказал своей жене: «Ксения Ивановна, какая ныне баня мне будет славная!» А когда она ему возразила: «Что ты, батька, давно ли парился?» – он подтвердил: «Жаркая будет баня!», разумея под этим наказание розгами.
Замечателен и такой случай: когда подвижник еще находился в Ярославском доме умалишенных, одна угличская мещанка, пришедшая навестить его, воскликнула: «В какой Вы неволе здесь, батюшка! Что досталось на Вашу долю!» На это отец Петр ответил: «Не тужи сова о сове, а тужи сама о себе; нечего меня жалеть, сама сюда попадешь». Посетительница не восприняла эти слова всерьез, подумав, что священник действительно не в своем уме. Но через несколько лет от тифозной горячки она впала в нервную болезнь с буйством, и четыре месяца провела в той самой больнице.
А однажды, когда жена подвижника собралась в Углич, находившийся в версте от их Иерусалимской слободы, батюшка заметил: «Не ходила бы нынче в город, неровен час пожар будет». Не обратив на эту просьбу внимания, супруга ушла, но, добравшись уже до городского рынка, почувствовала сильное внутреннее безпокойство и поспешила вернуться. Между тем в ее отсутствие в комнату, где находился отец Петр, входила девочка-соседка и слышала, как он произнес: «Еще не загоралось, а скоро загорится». В тот же час занялся пожар в соседнем доме, и затем пламя перебросилось на жилище отца Петра, который был в это время прикован цепью к стене. Ему угрожала явная опасность погибнуть в огне, но подоспевшая из города жена указала через окно на ключ от замка на цепи и подвижник выжил.
Иногда, предрекая пожар, прозорливец ходил по улицам, приговаривая: «Ух, жарко будет!» Впоследствии именно в тех местах дома и сгорали.
Молва о даре предвидения и духовной мудрости отца Петра все более распространялась, к нему шло уже множество народа из самых разных слоев общества. Конечно, его открытые, прилюдные обличения беззаконий у некоторых вызывали и недовольство, отчего страдалец часто бывал бит, наказуем заключением в камеру и истязаниями в больнице для умалишенных. Поступки его часто имели видимость действительного душевного расстройства: когда вразумления или увещевания не помогали, а, напротив, вызывали насмешки, юродивый начинал кричать, рвать на себе волосы, раздирать рубашку.
Но с какого-то времени отец Петр, вероятно, по Божиему откровению, навсегда оставил резкий тон и изменил образ своих наставлений, сделавшись для всех посетителей тихим и кротким. Вражда к нему утихла, и даже бывшие гонители стали обращаться к подвижнику за духовной помощью.
Тех, кто ехал издалека, батюшка выходил встречать задолго до их появления и даже до того, как получал о них известие; сам объявлял гостям цель их визита и давал нужный совет или предостережение. Иногда он говорил с людьми в своей особой манере – обращаясь будто к некоему постороннему ему одному видимому лицу. Между тем слушатели, изумляясь прозорливости блаженного, находили в его речах именно то, в чем нуждался каждый из них. Но не одними только словами, а и знаками, и даже с помощью символических предметов (камешков, железок или дощечек) отец Петр наставлял своих посетителей. Порой он возлагал на них какие-нибудь послушания, давал поручения. Так, одного гостя батюшка послал в кузницу выковать металлический предмет, другого – принести что-то с недалекого берега Волги. Бывало, заставлял при себе читать, петь, писать или давал какую-либо легкую работу, всегда имевшую назидательное значение.
Когда посетители жертвовали деньги или вещи, нужные в хозяйстве, священник провидел, кто из них принес ему дар с усердием и от честных трудов. В противном случае он ничего не принимал и даже ценные подарки бросал в печь. Он также обличал в недобросовестности тех людей, которым другие поручали передать ему что-то, но они или утаивали это у себя, или приносили не все, а часть. Все получаемое отец Петр раздавал бедным и лишь остатки – домашним, которые за счет сих пожертвований его и содержали.
Жизнь подвижник вел неизменно суровую: спал не на кровати, а на простой лавке, подкладывая под голову кирпич. Чтобы лишить чай приятного вкуса, он клал в чашку прядь льна…
Скончался батюшка почти в 85-летнем возрасте, в начале сентября 1866 года, напутствованный Святыми Тайнами. У гроба служились по желанию верующих непрерывные панихиды при великом стечении народа. Для погребения тело привезено было, как завещал покойный, в Рыбинск, в женский Софийский монастырь, устроенный в свое время по его предсказанию и благословению. Погребальное шествие торжественно встретил за заставою крестный ход.
В день похорон знаменитый проповедник отец Родион Путятин произнес следующее слово: