Чудо, о котором я хотела рассказать, кардинально переменило всю мою жизнь. В 1983 году я с открытым покаянным сердцем вошла в Православную Церковь. По духовному легкомыслию и жажде интеллектуальных знаний через три года я оказалась на оглашении у о. Г. Кочеткова, тогда еще диакона, а еще через какое-то время — в приходе о. А. Меня.

Все, о чем учит и предупреждает Святая Церковь, мною, да и всем окружением, воспринималось как "неподходящее к нашему сложному времени". О приходе о. Г. Кочеткова написано достаточно, есть информация и об о. А. Мене и "прогрессивном" приходе его эпигонов. Я же здесь удовлетворяла свою страсть к чтению, знаниям и общению. Не скажу, чтобы уровень меня устраивал, нет, но все время происходили события — то молитвенные встречи, то "агапы", то лекции батюшки, то трагические события сентября 1990 года (убийство о. А. Меня. — Ред. ), то катехизации, то первые богослужения в храме Космы и Дамиана, то "вечера памяти"...... Не знаю, сколько бы еще враг меня водил, а я водилась. Но Господь попустил произойти событиям, которые я не смогла обойти и от которых не смогла отмахнуться.

Позже, уже после осмысления мною событий, после попыток понять, как я дошла до жизни такой, в сборнике статей об обновленчестве у прот. Д. Смирнова я прочла определение этого состояния души как "душевно-интеллектуальной прелести". Так вот: тот, кто находится в этой прелести, живет чем угодно, только не духовной жизнью, не внутренним вниманием, не борьбой со страстями, не сопротивлением греху. Он даже не знает об опасностях духовной жизни и о "технике безопасности", его никто не учил и не наставлял. В сущности, "меневец" и "кочетковец" беззащитен перед страстями, склонен к партийности, эйфоричен, суетлив и криклив, как нынешние демократы. И вот, будучи открыт страстям, человек этого прихода живет в них, но не знает этого. Там другая система координат. Наиболее разрушительна эта атмосфера для интеллектуалов и для людей искусства; для людей более конкретных занятий, по моим наблюдениям, это менее опасно.

По очень многим показателям я давно должна была все силы своей души направить на покаяние и отрезвление, но «Лествицу» там не читают. А те грехи, которые я осознавала на остатках православного «задела» при вхождении в Церковь и исповедовала, «разрешались», но не оставляли меня, так как ни пастыри, ни я не знали, что с такими «неинтеллигентными» вещами делать. Во всяком случае, книги Г. Пауэлла, переведенные настоятелем храма Космы и Дамиана, учили совсем другому: не борьбе с грехом, а скорее «смирению» перед ним или согласию даже.

До какого-то момента вот так все и тянулось. Пока мой ближайший друг не сошел с ума. Сошел буйно, но в духе времени — вне Церкви это вообще не было видно, но для христианина это вопиюще. Сначала я пыталась увещевать, говорить о Боге, о заповедях. Ничего не отрицалось, но все попиралось. Человек этот был из одного со мною прихода. Тогда я бросилась к братьям-сестрам, моля о помощи и прося совета. И тут началось нечто удивительное: люди, которые уже лет по десять и больше вроде в Церкви, не называли вещи своими именами, смертный грех — смертным грехом, а говорили от «личного опыта», от «народной мудрости», утешали, конечно, как могли, но воплей моих не понимали: «А что, собственно, уж такого происходит?»

Потом уже я припомнила многие факты внутренней жизни прихода и поняла, что с их точки зрения, действительно, ничего необычного. Не менее удивительно повели себя и пастыри: «Ничего, пройдет». Что пройдет? Грех сам пройдет? Высохнет и отвалится?

Мне было очень худо. Я начала молиться, молиться много, не переставая почти. Непривычная к таким трудам, я все равно, как могла, старалась. У меня даже от напряжения стало болеть сердце (о подобном явлении позже прочла у архимандрита Софрония Сахарова). Я не спала, кажется, около двух недель — не могла. Молитва дала свои плоды во мне: моя жизнь меня ужаснула, мои грехи мне открылись и вопияли к Небу: да я же отступница!

Да, со мной происходило очищение, но дорогой мне человек погибал.

Как и положено «меневцу», я усердно молилась и о. Александру, как пастырю и мученику. Ситуация не менялась, было очень страшно, реальность вечной смерти, кромешной области пребывания вне Бога была для меня осязаемой. Никакие разглагольствования о том, что «все так разве и погибнут?», о доброте и всепрощении Божием, об общечеловеческих ценностях меня не утешали. Никто мне не мог пообещать вечной жизни для этого человека. Да, Бог благ, но есть ад, и его тоже выбирают. Только молитва меня утешала и давала опору в расползавшейся по швам действительности.

Я всегда собирала всякие открытки, репродукции с икон, фотографии святых мест; была у меня и открытка с иконой Царя-мученика из Зарубежной Церкви. Я не была совсем «дикой» и не считала последнего Императора «кровавым» — все-таки книги по истории я читала и не привыкла так легко верить советским источникам. Но, конечно, я не считала его святым и любила ставить ему как правителю в пример разгон левых генералом де Голлем, чем тот якобы «спас» Францию от коммунизма. (Смешно: а толку что — хоть левые, хоть правые, а все они там безбожники.)

И вот в состоянии отчаяния — Бог не слышит моих молитв — и по научению, думаю, ангела-хранителя, я вынула открытку Царя-мученика, поставила возле икон и обратилась к нему примерно с такими словами: «Некоторые в нашей Церкви считают тебя святым, а я не знаю, так это или нет, но если ты имеешь силу пред Богом, молю тебя, помоги, спаси этого человека, он не ведает, что творит, и погибает, а помощи нет».

И помощь пришла. Как трещина появилась в скорлупе этого человека, и она медленно-медленно увеличивалась.

Я сразу поняла: это по молитвам святого Царя! Но никому этого не говорила: в моем окружении этого никто бы не понял. Я продолжала молиться Царю, человек медленно воскресал, очищался, смирялся. Через какое-то время он переступил снова порог храма, потом исповедался, соединился со святой Церковью. О Царе-мученике и моей молитве ему я молчала. В моей жизни происходили кардинальные изменения: я молилась, исповедовалась и старалась понять, что же произошло. Настал момент, когда я поняла, что люди прихода Космы и Дамиана мне духовно чужды и «векторы» у нас разные; что человек, которого я любила — о. А. Мень, — не любил меня (речь идет исключительно о пастырстве), что надо уходить и разрывать почти десятилетние связи. И я ушла. Господь меня не оставил. Постепенно я многое осознала, прочла тогда только что вышедшие книги об обновленчестве, которые открыли мне глаза на многое — там написана духовная правда.

Как я уже писала, я никому не рассказывала о чуде по молитвам Царя-мученика, так как даже те мои знакомые из прихода о. А. Меня, с которыми у меня остались отношения, не будучи агрессивными или враждебными в этом вопросе, все равно остаются во мнении, что это «политика». Я наклеила открытку на доску, освятила ее в храме, и она находится у меня в домашнем иконостасе, почитаю ее чудотворной.

Тому человеку, спасенному молитвами Царя-мученика, я долгое время ничего вообще не говорила, но через год или полтора, на Пасху, подарила иконку Царя-мученика, не без трепета. Каково же было мое радостное изумление, когда он очень обрадовался и сразу приложился к ней! Через несколько лет у меня уже было окружение, где можно было рассказать о чуде по молитвам Царя Николая, и в разговоре с одной сестрой, при котором присутствовал и мой друг, я сказала такую фразу: «По молитвам Царя я вернулась из страны далече в Церковь, осознала ересь модернизма (я считаю свое пребывание в приходах о. А. Меня, о. Г. Кочеткова и Космы и Дамиана отпадением от единства Церкви), и мой близкий друг спасен от смерти». Говорила я, конечно, не указывая на конкретного человека. И вдруг он сам добавил: «И у меня было чудо от Царя-мученика, я его очень чту». И рассказал нам, что было у него и как молитвы Царя-мученика помогли ему. Так через несколько лет я узнала повествование и с другой стороны.

Недавно к моей иконе Царя был приложен крест с частицей древа Креста Господня. Крест этот принадлежал матери Императора Николая Александровича, Императрице Марии Феодоровне, о чем свидетельствует надпись на нем.

Для меня Государь Император Николай Александрович однозначно святой. Это не «головное», интеллектуальное понимание — я просто имею духовный опыт, и он свидетельствует о том, что Господь преклоняется на молитвы Царя-мученика, что святой Государь имеет дерзновение перед Богом, перед Престолом Святой Троицы.

Я не осуждаю тех людей, которые «не понимают» святости последнего Царя. Я ее тоже не понимаю. Получилось, что я ее знаю. Таким людям я бы посоветовала просто помолиться Царю!