До какого ужасного безумия может дойти человек, если вовремя не опомнится, не овладеет собой, если даст волю своему гневу, своей злости, которая как дикий зверь живет в глубине нашего грешного сердца, зараженного и оскверненного страстями! Как часто приходится читать в газетах или слышать, что один в ссоре и озлоблении убил кого-нибудь, другой в исступлении от злобы наложил руки на самого себя или сошел с ума; и гибнут люди сами, губят и других... Озлобленный человек ни пред чем не останавливается, в своем безумном раздражении он доходит скоро до отчаяния, до ужасного богохульства, до поругания святыни. Вот тому разительный пример.

На святой горе Афонской, в монастыре Ватопедском, был один экклесиарх, по-нашему церковник или пономарь, имевший сан диакона. Занятый приведением всего в церкви в должный порядок, он часто опаздывал к общей трапезе и приходил, когда уже братия оканчивала обед. Раз приходит он к трапезарю после всех и просит пообедать. Усталый трапезарь с сердцем замечает ему, что надобно ходить в трапезу в свое время, а не как вздумается. Экклесиарх оскорбился и стал еще настоятельнее требовать себе обеда, а тот отвечал ему, что у него нет ни куска хлеба. Голодный и раздраженный экклесиарх вышел из трапезы; в его душе кипела досада и негодование на трапезаря. Он пошел опять в церковь, чтобы чем-нибудь заняться, но гневные помыслы не утихали и еще более волновали его пылкое сердце, он был сам не свой... Бедный монах! Молитва не шла ему на ум, он роптал и сердился, и тем еще более раздражал себя. В таком расстройстве духа подходит он к иконе Богоматери, становится пред нею и начинает с укоризною говорить: «Доколе же я буду служить Тебе, Богородица? Трудись, трудись, а за все труды мне и куска хлеба нет в подкрепление усталых сил моих!» — И при этих словах он безумно хватает нож, которым сейчас отчищал воск от лампад, с размаху ударяет им в ланиту Богоматери на святой иконе Ее и пронзает ее насквозь... (Икона была изображена на холсте).

Дивны дела милосердия Твоего, Владычице! Ты не оставила несчастного безумца без вразумления. Из раны на пречистой ланите брызнула кровь и Божественный лик Приснодевы покрылся бледностью, как лицо умирающего от смертельной раны. В ужасе иконоубийца затрепетал, упал на помост пред иконою и лишился чувств. Он трясся всем телом, как преступный Каин и убийца. Скоро в монастыре узнали о случившемся. Игумен и братия собрались в церковь и с изумлением заметили, что кровь, струившаяся из ланиты Богоматерней, еще не засохла на ней. Несчастный монах тогда же ослеп и помешался в рассудке. Из сострадания к нему добрый игумен со всею братией совершил целонощное моление о спасении и помиловании его. Однако ж целых три года он оставался помешанным слепцом и трепетал всеми членами.


Наконец, Матерь является в сонном видении игумену и объявляет ему, что ради молитв всей братии Она прощает преступника и дарует ему исцеление. «Впрочем, — сказала Она, — рука его за дерзость и святотатственный поступок будет осуждена на втором пришествии Христовом». И действительно, наутро помешанный инок пришел в себя, прозрел глазами и оправился совершенно от трепетания членов. Долго и горько рыдал он, оплакивая свой безумный поступок, называл себя убийцею и, устроив пред «Закланною» им иконою место, всю свою жизнь в искреннем покаянии становился тут, не переставая укорять себя за святотатственную дерзость и безумство. И Матерь Божия, надежда кающихся грешников, не лишила и его благодатного утешения: Она явилась ему за несколько времени до смерти, обрадовала его прощением, но повторила при этом то же, что раньше сказала игумену, то есть что дерзкая рука его должна испытать грозный Суд Божий.

Мирно почил сном смерти кающийся инок-экклесиарх, его похоронили, прошло три года, и вот, когда, по обычаю Афонскому, открыли его кости, страшное зрелище поразило всех бывших при этом... Кости покаявшегося грешника были светлы, чисты и носили на себе как бы знамение милости Божией, а рука его, дерзнувшая на страшный поступок, оказалась нерастленной и почерневшей... Такой она остается и до сего времени: пальцы целы и черны, как уголь. И теперь ее показывают в Ватопеде паломникам в поучение и в память о чудесном событии, которое так много говорит и о нашей немощи человеческой, способной дойти до ужасного оскорбления святыни, и о неизреченной благости и любви к нам Матери Божией, готовой всех прощать в наносимых Ей оскорблениях, вольных и невольных. А самая та икона и поныне называется «Закланной» и находится в Ватопедской обители, имея на себе неизгладимые следы раны и истекавшей из нее Крови.

Грозно вразумила Матерь Божия дерзновенного инока за его безумный поступок. Она благоволила показать ему, да и не ему только, а и всем нам, грешным, что и честь, и бесчестие, какое люди оказывают Ее святым иконам, Она относит к Себе Самой, что Она с любовью взирает на нас, когда мы благоговейно склоняем главу и колена свои пред Ее святым образом и с сердечным умилением целуем на святой иконе Ее пречистые длани, держащие в объятиях Предвечного Богомладенца, — но во гневе отвращает лицо Свое от тех, кто не хочет почитать с любовию Ее Пречистого образа...

Как же после этого тяжко согрешают те несчастные наши братья, которые, самовольно отделившись от Святой Церкви, не хотят почитать никаких святых икон! Гордость отделила их от Церкви, гордость заставляет их упорно держаться своего мудрования. Они считают себя умнее всех святых Божиих, мудрее самых Соборов Вселенских, на которые собирались со всей вселенной богомудрые святители и учители Церкви, утвердившие иконопочитание... Воистину, несчастные, ослепленные люди! Хотя бы они то подумали: да неужели древние христиане, от самых первых веков, не могли додуматься до того, до чего дошли своим гордым умом они, наши штундисты, молокане и им подобные хулители святых икон? Ужели все эти святые, Богом прославленные мужи и жены, так и не понимали, и не знали второй заповеди Божией — и только теперь они, наши русские простецы, первые и узнали, и поняли ее как следует? Просто не верится, чтобы можно было дойти до такого самомнения, самообольщения, гордости! В том-то и горе, что эти штундисты и молокане не захотели узнать получше, как издревле, от времен апостольских, Святая Церковь понимала вторую заповедь Божию. Как она учит о святых иконах? Не захотели они спросить об этом законных пастырей и учителей своих и принялись сами толковать Слово Божие, — а если сказать правду, то и не сами, а послушали немецких лжеучителей, — ибо кто ж не знает, что штунда — вера немецкая? И вот, за такую гордость Бог поразил их слепотою душевною — яснее солнца сияет истина почитания святых икон, обильным потоком истекают от святых икон чудеса милости Божией, укрепляя веру смиренных и послушных чад Церкви Православной, — а они, видя, ничего не видят, и слыша, не слышат... Или и они, ругаясь над святыней, ждут такого же грозного вразумления, какое постигло упомянутого дерзновенного инока? Этого ли желают? Тогда пусть прочтут в духовных журналах за 1887 г. («Воскресный день» и др.) рассказ, как грозно Господь покарал одного раскольника за поругание над Святым Крестом, стоявшим на перекрестке дорог. Раскольник бил Святой Крест кнутом, сквернословил и, несмотря на увещевания товарищей, нарочно отстал от них, чтобы осквернить Святой Крест. Отойдя с полверсты, товарищи остановились и долго ждали его; наконец, вернулись на перекресток и пришли в ужас от того, что увидели... Товарищ их, полуобнаженный, сидел у подножия Креста, повесив голову и раскинув ноги по земле, синебагровое лицо было ужасно искажено, страшные глаза выскочили из своих мест... Он был уже не живой человек, а отвратительный труп. Не говорит ли этот поразительный случай Суда Божия над дерзким кресторугателем всем подобным ему хулителям святыни: «аще не покаетеся, ecи такожде погибнете?»

Празднование иконы Божией Матери «Закланная» - 21 января (3 февраля)