С настоятелем храма Богоявления в рабочем поселке Пышма*, что в Свердловской области, мы должны были встретиться еще месяц назад, но за день до встречи батюшка звонил и, смущенно извиняясь, просил ее перенести. «Дионисий, простите меня, ради Бога, завтра у нас не получится встретиться! Завтра мы с детским хором будем выступать перед нашими бабушками-ветеранами». Или: «Дионисий, простите, к нам едет архитектор, нужно будет согласовывать документы по благоустройству храма». А в другой раз: «Простите, мне позвонил зам. начальника колонии и попросил прочитать лекцию для сотрудников. Вы на меня не обижайтесь, давайте в другой раз встретимся, хорошо?!»

А сейчас я ехал в автобусе, чтобы наконец-то встретиться с настоятелем сельского храма, окончившим Российскую академию музыки имени Гнесиных, который пел и регентовал в известных храмах Москвы, где у него была устроенная жизнь обычного верующего интеллигента, и своя квартира, и дочери, что учились в московской школе, и перспективы, и карьера, и друзья, а он уехал на Урал в деревню с удобствами во дворе, чтобы стать священником в сельском храме.

Обычно из деревни уезжают в райцентр, а лучше сразу в область, где устраиваются, как могут, обдирая пальцы и души в кровь, чтобы потом рассказывать новым городским друзьям про сенокос и речку, а когда они уйдут, лить слезы, глядя на бабушкину икону на шкафу в гостиной. А если уж оказался в столице, вцепляйся в нее намертво, зубы сломай, но держись, потому что только здесь — жизнь, здесь и театры, и люди умные, а там пьянь и разруха, и никто тебя не понимает, а человек создан для счастья, как птица для полета, а если летать не можешь, так теперь есть самолеты с повышенной комфортностью, которые донесут в любой конец мира, стоит только захотеть… (см.: «Новая русская деревенщина» или Зачем я с семьей уехал из мегаполиса).

А он вот не захотел, хотя и прожили в Москве с супругой без малого 14 лет, и уже говор стал таким, что от местных не отличишь, а он это все оставил и вернулся в глухомань, в деревню, где народ с незнакомцами здоровается, потому как отсталые, и людям до сих пор доверяют. Городскому человеку этого не понять, а отец Олег здесь вырос. У него и фамилия-то такая же, как у родной деревни — Кипрушкин. А деревня, понятное дело, Кипрушкино называется. Здесь куда ни глянь — все родня. Если не брат, то сват, а не сват, так кум, все друг друга знают и в гости по вечерам ходят. Сколько себя помнил, у них всегда люди — отец, хоть и лучшим в округе краснодеревщиком был, играл на гармошке так, что его всегда на свадьбы и именины в соседние деревни звали. Он с детства сына к музыке приучил, так что тот русские песни полюбил так, что, когда школу окончил, сразу поехал в город и в музыкальное училище поступил. А уж потом, как во вкус вошел, поступил в Педагогический институт, теперешний Университет в Екатеринбурге, на музыкальный факультет, где выучился на музыканта и дирижера. Его сразу же приняли в Свердловскую филармонию, куда на концерты их из училища на каникулах возили, а теперь он сам на сцене выступал, и было все, как полагается у настоящих артистов — и цветы, и поклонники, и гастроли. А у него, кроме этого, была еще известная на весь Екатеринбург, единственная тогда открытая на городском кладбище Ивановская церковь, куда он любил после работы захаживать. Сколько себя помнил, в их семье так всегда было, чтобы в церковь ходить и Бога чтить. Его дед в церковь ходил, в каждом углу иконы держал и без молитвы за стол не садился. И отец тоже в храм ходил, пока его не закрыли и не устроили склад, а потом — лыжную базу и кинотеатр «Колос».

Родители крестили его во втором классе, из-за чего мать чуть с работы не уволили. Она работала на государственной службе, да еще в финансовом отделе, потому что советская власть — это вам не крем-брюле кушать и по храмам ходить, это учет и контроль, как завещал вождь мирового пролетариата, чьи статуи понатыкали по всей стране на месте взорванных храмов, а тут раз — и крестины у сына ответственного советского работника! Но Господь от увольнения ее уберег — обошлось строгим выговором. А он не только с детства крест на груди носил, но и молитвы знал. И эти детские молитвы привели его в Ивановскую церковь на кладбище. Она и сейчас там стоит, и кладбище на месте, только теперь с другой стороны вместо пустыря — здания Екатеринбургской митрополии, и знаменитый на всю страну телеканал «Союз», и епархиальная типография, и Духовно-просветительский центр, а тогда была единственная на полуторамиллионный город маленькая кладбищенская церковь, куда верующие могли ходить.

Его карьера набирала обороты, и вскоре ему, как перспективному исполнителю народных песен, от филармонии дали направление в Российскую академию музыки имени Гнесиных.

В «Гнесинку» он поступил с первого раза на сольное отделение академического пения. Свой диплом он посвятил уральской казачьей песне, и его взяли солистом в академический хор (см.: также: Безсмертный полк поющих славян). А еще он устроился певчим в храм Веры, Надежды и Любови, что на Савеловской, потому что хотел не просто в храм ходить, но и Богу служить, что совсем не одно и то же. Затем пел в храме апостола Иакова Алфеева возле Курского вокзала, а потом в храме Живоночальной Троицы у Салтыкова моста. В начале 1990-х хороших певчих в новооткрытых храмах не хватало, и ему довелось много где петь, даже в Патриаршей резиденции — в знаменитом хоре Свято-Данилова монастыря, что для человека из уральской деревни Кипрушкино было большим достижением.

Только он такие подарки судьбы не оценил и карьеру в церкви делать не стал, а уехал из столицы в Орехово-Зуево, где неподалеку село Белая Церковь с храмом Рождества Пресвятой Богородицы, в котором служил его духовный отец — протоиерей Петр Яцурин, будущий духовник Зосимовой пустыни иеросхимонах Зосима. Старший сын отца Петра, Владимир, ныне епископ Хабаровской епархии, средний – иеромонах, а младший — священник. Когда дети выросли и покинули отчий дом, по обоюдному согласию с супругой отец Петр принял монашеский постриг с именем Зосима, а матушка стала монахиней Феофанией. Рядом с таким духовником он стал быстро воцерковляться, и когда поведал ему свои тайные мечты посвятить себя Богу, тот порекомендовал ему оставить городскую суету, осесть на одном месте и заниматься любимым делом. Тем более что жена у него верующая, своих двух дочерей они крестили еще в младенчестве, причащали с пеленок и всей семьей в храм ходили.

Священники в храме были под стать отцу Петру — за веру прошли лагеря и тюрьмы, но не озлобились, а только в вере и смирении укрепились. Например, протоиерей Сергий, который в Священном Синоде заседал, ездил в Патриархию на электричке с дерматиновым портфельчиком, а про машину с шофером отродясь не слыхал, а если бы ему и дали, тотчас отдал бы какой многодетной семье или в детский дом. Потом отец Олег вспоминал, что молился он так, что хотелось упасть на колени и заплакать. Потому что Бог, Которому этот старый священник посвятил свою жизнь, был не в книжках, а стоял здесь, перед ним, и слушал.

Кроме служб в храме, полюбилось им всей семьей в Троице-Сергиеву Лавру ездить. В выходные соберутся, сядут в электричку, на службу сходят, исповедуются у лаврских монахов, причастятся, а вечером домой. Красота! Там он нашел себе друга духовного — иеромонаха Германа, который был ему молитвенным братом и добрым советником, и даже квартиру им новую освятил.

В храме Рождества Богородицы прослужил он регентом без малого семь лет, а потом решил стать священником. Но не московским, а простым деревенским, у себя дома. Они каждое лето к дедушке с бабушкой в деревню ездили, в лес ходили, грибы-ягоды собирали, в речке купались. А еще в храме, где он в детстве крестился, всей семьей молились. Хорошо ему было здесь, спокойно, радостно. В Москве вроде и святыни великие, и храмы знатные, и службы архиерейские, а здесь сердце пело, слов не найти как хорошо!.. Может, молитва деда, что в этом храме с бабушкой венчался, его привела, может еще что, только когда он о своих переживаниях супруге рассказал, та ему сразу поверила и поддержала.

Он записался на прием к екатеринбургскому владыке и все ему рассказал. Владыка внимательно его выслушал и назначил алтарничать в Свято-Троицкий собор в Екатеринбурге, где послушаются все ставленники в священники. Обычно испытательный срок до рукоположения длится три месяца, он же проработал здесь два года. И не потому, что глупый — так Богу было угодно. За это время он отвык от московских клиросов, они с женой продали дом в Подмосковье, перебрались на Урал и начали строить дом в родной деревне. Кстати, до сих пор строят, хотя с тех пор прошло почти 12 лет.

Когда его рукоположили в дьякона, он служил в одном из старейших храмов Екатеринбурга — Вознесенском соборе, что на горке напротив Спаса-на-Крови. После рукоположения в иереи он попросился служить на родину, и спустя недолгое время владыка назначил его настоятелем храма Богоявления Господня в Пышме, что рядом с родным Кипрушкино.

И вот я ехал в Пышму к священнику, у которого фамилия, как имя у родной деревни. На станции меня никто не встретил, да я не особо и переживал — храм находился в пяти минутах от центральной площади. Здесь направо — Сбербанк и отделение полиции, налево — магазин стройматериалов и продуктовый гипермаркет федеральной сети, а по центру — старинный храм Богоявления. Когда я увидел храм, солнце только-только начало подниматься, освещая его мягким розовым светом сквозь морозную дымку, так что руки сами потянулись к фотоаппарату.

Отец Олег был в храме и разговаривал с какой-то бабушкой. Бабушка вытирала платочком слезы и внимательно слушала, а он, утешая, что-то тихо говорил ей на ухо (см.: «Стяжи дух мирен!» Благодатное наставление современного старца в преддверии наших серьезных испытаний). Когда разговор закончился, а бабушка перестала вздыхать и пошла ставить свечи, отец Олег начал извиняться, что не смог встретить, а потом повел меня в трапезную, чтобы никто не помешал спокойно пообщаться. Он пригласил меня, чтобы написать статью про их храм, и очень волновался.

— Понимаете, Дионисий, — сказал он, наливая мне чай, — у нас храм красивый, старинный, и люди все замечательные, а как подумал, что бы вам такого интересного рассказать, а рассказывать особо и нечего. Никаких сенсаций у нас, слава Богу, не происходит, иконы не мироточат, да и чудес особых не происходит. Под горой, на которой храм стоит, источник святителя Николая Мирликийского лет двести как течет. Как рассказывают старожилы, с тех пор, как он из земли забил, стали замечать, что вода из него помогает от болезней глаз и больных суставов. Мы его отреставрировали, сделали удобные парапеты, перила установили, икону святителя Николая над источником установили, чтобы люди не просто воду набирали, но и молились. Наши матушки из храма на этой воде и еду готовят, и чай заваривают. Чувствуете, какой вкусный?

Я сделал из кружки глоток и кивнул, а отец Олег продолжал.

— В храме у нас две иконы старинные чудотворные — святителя Николая Мирликийского и святой великомученицы Екатерины. Мне старожилы рассказывали, что когда большевики храмы разорять начали, их прихожане тайно ночью вывезли и подальше от глаз спрятали. Сколько им пришлось претерпеть в безвестности, только Бог знает, но когда храм снова открыли, иконы вернулись. Видел, сколько на них украшений разных? Каждое украшение — это чье-то исполненное прошение. Придет человек о чем-то святого просить, молебен закажет, помолится. А как исполнится просимое, в знак благодарности человек подарок святому несет.

А недавно мы звонницу новую перед храмом поставили, — радостно продолжал отец Олег, — колокола потихоньку закупаем, с Божией помощью скоро установим. И будет у нас все честь по чести: утром на службу малиновым звоном будет храм к себе созывать православных и за родной уголок молиться!

— А как вам после московских храмов здесь служится? Не скучаете в сельской тиши?

Отец Олег улыбнулся.

— Что вы, Дионисий, я счастливый человек! Немногим такое счастье выпало — служить Богу, где твои деды молились и работали, каждый уголок потом своим полили! Я перед престолом стою в алтаре и знаю, что они смотрят на меня сверху и радуются. Говорят, дома родные стены помогают — очень верно сказано! Этого не передать, это сердцем чувствуешь. Иногда так легко и радостно бывает на душе, как подумаешь, что дома служишь. Бывало, начнешь родных поминать — и остановиться не можешь! Шутка ли — родни целая деревня! А еще своих пышминских всех помянешь, да екатеринбургских, с кем служил, — такая радость! Вот неверующие от одиночества страдают, а мы, христиане, об этом ничего не знаем. Мы все друг за друга молимся, друг о друге заботимся и помогаем, до одиночества ли тут? А еще с нами святые, и Ангелы, и Пресвятая Богородица, и Господь Иисус Христос! Все Небо за нас, где нам горевать? Вообще, я думаю, что все проблемы у современных людей оттого, что первые слова у них: «Я» и «Дай!», а должно быть — «Бог» и «Родина».

— А образование гнесинское не жалко было в глуши закапывать? Ваши деревенские бабушки вряд ли разбираются в академическом пении. Кому вообще тут ваши музыкальные таланты нужны?

— Как кому? В первую очередь детям! Я ведь на любых инструментах играть могу и петь могу — малышам со мной интересно. У нас, знаете, какой церковный хор детский замечательный образовался! Я столько талантов здесь открыл — в городе таких днем с огнем не найдешь! Мы столько уже русских народных песен выучили, сколько, мне, например, в их годы и не представить! И концерты ставим, и показываем! Вы к нам на Пасху обязательно приезжайте — все сами увидите! Да и взрослым без хороших песен никак нельзя! Русская песня — это душа народная! Вот бывает, идешь вечером — женщины на околице песни поют. Остановишься, заслушаешься, как красиво! И думаешь: значит, у нас все хорошо, раз поют! Значит, еще поживем! А вообще, меня много куда приглашают — и в епархии выступать, и сольные концерты петь приглашают. Только у меня не всегда это получается — дел бывает невпроворот.

— А что за дела, если не секрет?

Отец Олег подумал, а потом руками развел:

— Это, наверное, в городе, где народу много, людям скучно, а в деревне священнику скучать некогда. Ты и прораб, и строитель, и бухгалтер, и учитель, и массовик-затейник, если надо. Не до скуки — успеть бы выспаться! Вот я, например, кроме всего прочего, колонию окормляю. Раз в две-три недели езжу к ним. Служу молебны в молельной комнате, исповедую, причащаю. Провожу с заключенными и сотрудниками беседы, лекции читаю. Знаете, как радостно видеть, как сначала придет человек с потухшими глазами, ничего его не интересует, он на весь мир обижен и злится, а походит, помолится, глядишь, словно его подменили — плечи расправил, улыбается. И начинает задумываться о том, что не просто так сюда попал, а за грехи какие, и хочет исправляться, каяться. У нас не один-два человека ходит на молебны — иногда по праздникам человек 50 собирается. Многие после молебна подходят, задают вопросы, начинают интересоваться духовной жизнью. Уже человек 10-15 постоянно исповедуются и причащаются. И посты держат, правило молитвенное вместе читают. Значит, Господь коснулся сердца, и человек изменился. А уязвленное любовью сердце не может быть прежним — человеку становится противно грешить. Вера меняет людей в самом прямом смысле слова — это я вам как священник говорю. И это самое большое чудо, которое ты видишь каждый день.

— А чего вам, как настоятелю деревенского храма, не хватает?

— Людей хочется видеть больше на службе. Знаете, как радостно видеть полный народа храм! Такое у нас нечасто бывает — только по великим праздникам. А так больше бабушки ходят. Но я не унываю, знаю, как людям сейчас тяжело. И с работой тяжело, и дома тяжело. Чтобы хоть как-то прокормиться, надо держать огород, и скотину, и хозяйство свое. До духовности ли тут? Но уж если человек в храм придет — его отсюда за ноги не вытащить! В городе люди делятся от достатка, от щедрот земных, а у нас — от бедности. Нет у нас ни благотворителей, ни, как это сейчас говорят, спонсоров, хотя, чего греха таить, нам бы они не помешали. Мы бы и храм в порядок привели, и иконы новые справили, и ребятишек наших на конкурсы бы в город возили! А вы посмотрите, какие у нас половички бабушки для храма выткали, какие цветы вырастили — это дорогого стоит! Я верю, что десять бабушек, что в храм постоянно ходят, вымолят для своих внуков и нашей земли мир и благоденствие. За молитву праведника Господь город милует, а за наших немощных бабушек, что до кровавых мозолей для своей страны всю жизнь работали, а сейчас молятся, все у нас будет хорошо!

Он провожал меня до остановки и потом долго махал на прощание, а когда автобус выехал на трассу, мне захотелось молиться, как давно не хотелось. Я смотрел на белоснежные поля, которые вскоре вскроются от снега и вновь зацветут, вспоминал его радостные светлые глаза, и сердце радовалось неизвестно чему, а пальцы сами перебирали четки на руке…


Пышминское село, бывшая Государева слобода Верхотурского уезда, от епархиального города в 166 верстах и в трех верстах от станции Тюменской ж.д. «Ощепково». Основание Государевой Пышминской слободы относится к 1646 г. Первыми поселенцами, по преданию, были братья Ощепковы, раскольники из Великого Устюга; по фамилии первых поселенцев до сего времени Пышминское называется Ощепковым. В 1655 г. в сей слободе построен острог. Приход состоит из села Пышминского и 11 деревень, прихожане все русские, православного исповедания, и 13-ть душ раскольников. Число жителей прихода за 1900 г. простиралось муж. пола 2904 душ, жен. пола 3279 душ, а всего 6183; все они крестьяне, занимаются земледелием и скотоводством, а отчасти кустарным производством.

Первый храм в 1680 г., как значится в дозорной книге Льва Поскочина, уже существовал, но когда построен — неизвестно. По преданию, этот храм сгорел; на месте сгоревшего построен тоже деревянный, однопрестольный, освящен во имя Богоявления Господня; существовал он до построения настоящего храма.

Существующий храм — каменный, двухэтажный и двухпрестольный, заложен в 1808 г., построен иждивением прихожан и на добровольные пожертвования благотворителей, освящен в 1820 г. во имя Богоявления Господня, а в 1842 г. построен верхний храм и освящен во имя святителя и чудотворца Николая.

В ограде церковной построены два флигеля: один в юго-западном углу ограды, занимаемый земским народным училищем, другой — в северном углу, занимаемый кладовой. Часовен в приходе 7: в деревнях Кипрушкиной, Медведевой, Трифоновой, Устьянке, Катараче, Пылаевой и Тимохиной. Причт в составе 2 священников, 1 диакона и 2 псаломщиков проживает в церковных домах. Церковные школы грамоты имеются в деревне. Трифоновой с 1895 г. и Тимохиной с 1894 г; кроме того, в самом селе имеется земская школа.


Церковь Богоявления была закрыта советскими властями в 1935 г., здесь долгое время располагались склад, лыжная база, кинотеатр «Колос», а впоследствии музей. Храм Богоявления вернули верующим 30 декабря 1995 г., но богослужения проходят на втором этаже, так как на первом этаже до сих пор расположен музей истории земледелия и крестьянского быта….


Источник: Православие.ру
http://www.pravoslavie.ru/101710.html