Летом и ранней осенью 1986 года мы с друзьями-единомышленниками ездили в Псково-Печерский Успенский монастырь. Точно в нашей группе был мой однокурсник по журфаку Андрей Алексеевич Щедрин, в монархических кругах более известный под литературным псевдонимом «Николай Козлов», и Валерий Архипов, который тогда работал на телевидении вместе с сестрой А.А.Щедрина. Возможно, с нами в этих поездках были ещё Кирилл Некрасов, племянник князя Зураба Михайловича Чавчавадзе и прямой потомок поэта-классика, и Андрей Тамонтьев. Но поручиться относительно их присутствия не могу, память уже ослабела. Помнится, в одну из тех поездок 1986 года я взял с собой Маму и старшего сына Димитрия, ему тогда было три года.

От будущего архимандрита Тихона (Шевкунова), а тогда послушника Гоши, который в качестве кинематографиста был командирован в Москву к митрополиту Питириму (Нечаеву) для участия в мероприятиях по подготовке 1000-летия Крещения Руси, мы уже знали о Псково-Печерских Старцах. Печерский послушник у меня дома на «видике» моего Отца показывал нам кассету со съемками Старцев, потом этот материал лег в основу теперь широко известного фильма Отца Тихона.

В связи с этим просмотром наше желание побеседовать живьем с Отцом Иоанном (Крестьянкиным) было из первоочередных. Сначала мы попали к Старцу на исповедь в пещерном Успенском храме. Из того, что мне запомнилось, он порекомендовал мне покаяться за пребывание в октябрятах, пионерах и комсомольцах, и в общей причастности к хуле на Царя, потому что в хуле той мы себя соотносили с цареубийцами.

Святых Царственных Мучеником мы тогда уже горячо почитали. Князь З.М.Чавчавадзе незадолго до этого - в Мае - подарил мне иконы Государя и всей Семьи, когда у меня на квартире его знакомый священник крестил моих друзей - Андрея Кандалова и Нину Кочеткову. Но именно Отец Иоанн надоумил меня покаяться в прежних прегрешениях против Царской Семьи. Видимо, такие же духовные рекомендации получили и мои друзья. И вот уже после такой исповеди состоялась наша общая беседа со Старцем в монастырском дворе, из которой мне запомнилось три темы.

Но прежде, чем о них рассказать, хочу сказать немного о собственном умонастроении в то время. Опыт обращения с молитвой к Святому Царю Мученику Николаю примерно с Февраля того же года совершенно примирил меня с советской властью, угасил во мне остатки диссидентских мотивов и в том числе антисталинских. Однако тогда же я прочитал книжку Льва Регельсона «Трагедия Русской Церкви» и под её влиянием весьма осудительно относился к Патриарху Сергию (Страгородскому).

В беседе с моими друзьями и со мной Старец Иоанн как-то восторженно сказал о воздухе монархии, вспоминая свое детство, когда он им успел подышать, и относительно нас - сожалея, что мы его не вдохнули. Потом он сказал что-то о Государе Николае Александровиче, что он приготовил для Себя и Супруги место в Петропавловском соборе, но не суждено Им было там быть захороненными. При этом необходимо отметить, что даже разговоров тогда о «екатеринбургских останках» быть не могло, поскольку о «царском» могильнике под Свердловском в Москве заговорили только в Декабре 1988 года, когда Гелий Рябов принес в редакцию «Родины» свой материал, а опубликован он был уже в Апреле 1989 года. Но Отец Иоанн этим указанием, что не суждено Государю и Государыне быть похороненными в Императорской усыпальнице, духовно нас подготовил к искушениям, которые начались для православных в Апреле 1989 года, а продолжаются по сию пору.

Не помню, был ли задан вопрос о Патриархе Сергии с нашей стороны, или Старец Сам обратился к этой теме. Но он тогда нам сказал, что раньше осуждал Патриарха Сергия, но потом после чудесного видения во сне или наяву, когда ему Патриарх, пребывая в Алтаре храма, сказал, что сам себя осуждает, но поступать иначе не мог, и после этих слов фигура Патриарха просияла...

И уже в связи с этим Отец Иоанн совершенно неожиданно для нас настойчиво посоветовал не осуждать и Сталина:
- Не осуждайте его, Бог ему Судья. А вы не будьте судьями.

Честно говоря, лично у меня горячий антисталинизм, распаленный в конце 1970-х - начале 1980-х чтением Солженицына и других эмигрантских авторов, совершенно угас в пору моего воцерковления к 1986 году. Похожие настроения сложились и у моих духовных товарищей. И в тот момент мне было совершенно непонятно, почему Старец Иоанн обратил на это наше внимание. Мы ведь и не могли предполагать тогда, какая волна оголтелого антисталинизма в качестве уже официальной политики генерального секретаря ЦК КПСС начнет подниматься в 1987-1989 годах, когда от «ускорения» перешли к «перестройке». Тем более этот духовный совет бы удивителен в устах репрессированного, сидевшего.

Актуальность же контрреволюционной темы для меня оказалась поразительной, когда в начале 1988 года мы с моим другом - фотографом Александром Викторовым решили сделать для журнала «Наше наследие» материал об иконописце игумене Зиноне. С его работами я был знаком по Покровскому приделу в храме Святых Отцов Семи Вселенских Соборов в Московском Свято-Даниловском монастыре. Чтобы взять разрешение на фотосъемку в действующим монастыре и на интервью с монахом, тогда надо было получить разрешение в Псковском областном комитете по делам религии и религиозным организациям. Тогда в беседе с уполномоченным, отвечавшим за Псково-Печерский монастырь, я случайно обмолвился в положительном смысле о Печерских Старцах. Глубоко пенсионного возраста уполномоченный, возможно ещё заставший период НКВД и в силу провинциальности не попавший под хрущевские «чистки» органов, вдруг взорвался:
- Какие там «старцы»?! Все они недобитые контрики, пятьдесят восьмые! Выдают себя за духовных лиц! И ваш Крестьянкин по 58-й сидел! Все они - антисоветчики!

Но наше редакционное письмо, обращенного к настоятелю монастыря архимандриту Гавриилу, он все же завизировал и проштамповал. Меня поразила свежесть восприятия тогда, казалось мне, далекого прошлого у пожилого уполномоченного. Но я понял и то, насколько живее такое восприятие у Старца, который пережил груз репрессий. Кстати, в ту поездку мне довелось побеседовать с Отцом Иоанном, а к Зинону нас тогда почему-то не допустили, разрешили Александру только пофотографировать иконостас в Никольском надвратном храме работы о. Зинона. Мне же пришлось ехать к нему позже, кажется, в Мае 1988 года, чтобы взять интервью. Фотографии Александра Викторова с иконами работы о. Зинона в «Нашем наследии» были опубликованы, а мой текст - не приняли, редактор сказал о нём:
- Слишком православно...

И не мудрено, ведь эту первую мою работу я писал по благословению Отца Иоанна, который, кстати, по моему впечатлению, неоднозначно относился к самому о. Зинону, впрочем, тогда ещё не впадавшему в откровенный экуменизм. Под моим заголовком - «Художник Святой Горы» (так называется гора в монастыре, на которой располагалась избушка-мастерская Печерских иконописцев) дали текст Александра Нежного, который то ли по-светски, то ли по-жидовски пересказал мою работу.