Сегодня Беслан – единственный город в России, где день знаний начинается 5 сентября. Потому что первое число - день скорби. Десять лет назад первый звонок стал последним для 186 учащихся школы №1, ныне превращённой в мемориал. Учительница истории Надежда Гуриева и бывшая ученица школы Зарина рассказали корреспонденту RT Лидии Василевской, что им пришлось пережить в те страшные три дня, когда террористы напали на их мирный город и праздник превратился в ад.
«С последним вас первым звонком, 11 «В», – вывела мелом на доске Верочка Гуриева, помогая маме, учительнице истории в школе №1 города Беслана, готовиться ко Дню знаний. Мама испугалась: «Зачем ты так? Это как-то страшно звучит». «Да, но для них это же последнее 1 сентября», - таков был ответ. Надпись оставили. Она оказалась пророческой. То 1 сентября стало последним для 355 человек. Сейчас Беслан - единственное место в стране, где день знаний отмечается пятого числа, потому что первое здесь - день траура.

«Когда я захожу в этот спортзал, возникает ощущение, что я по ним хожу. Понимаешь, прямо по ним», - шепчет Надежда, мама Веры Гуриевой. 10 лет прошло, а раны всё так же кровоточат. «Верочка умерла здесь. И вот там, где постамент стоит, я сына оставила, Бориса. Дочь Ирочка спаслась. Она потом меня ругала, что я её не послушала утром; не до разговоров особенно было учителю в тот день. А ей сон приснился в ночь с 31 на 1, что мы всей семьёй приходим в гости к дедушке. Заходим в дом - а там гроб стоит. Дедушка наш уже умер, и тоже первого сентября. И вот мы заходим, а он оттуда зовет к себе Верочку и Бориса: «Мне так холодно, погрейте меня».

Дочь очень испугалась сна. А я вся в заботах была, ругалась со своим классом. Многие старшеклассники опаздывали. Не было подарков. Тот, кто должен был давать первый звонок, тоже опаздывал. И вот, когда мы наконец начали строиться на линейку, вошли они».

В то, что это террористы, многие не могли поверить. Казалось, что это розыгрыш, спектакль. Зарина Цихирова вспоминает, что очень не хотела идти на торжественную линейку в тот день. «Мама уговорила. Моя сестра переходила из младшей школы в среднюю, и нужно было показать ей новый корпус. Волновались, что она заблудится. И, когда я выходила с сестрой из дома, остановилась и помахала маме рукой. Ей тогда показалось, будто я прощаюсь. Сердце ёкнуло. Она даже сказала: «Ну, что ты. Всё же хорошо». Когда она услышала выстрел, поняла, что с нами беда. Но это я узнала потом, а тогда, сидя на полу в спортзале, я думала, что скажу ей, когда вернусь домой. Как перед родителями оправдываться, что нас так долго нет? Где мы были? Сказать, что нас взяли в заложники? Но нам же никто не поверит. Кто в такое может поверить? Какие террористы у нас в Беслане? У нас же мирный город!»

Учительница Надежда Гуриева вспомнила про собственных детей, лишь оказавшись в школе. «Меня племянница там нашла и стала за руку дёргать и звать. И тут я осознала, что мои дети тоже в этом аду. Я взяла девочек, и мы сели под щит. Борис оказался вдалеке и просился к нам, а я молила его оставаться на месте. Увидела, что у меня и над головой была мина и возле меня, а пересесть нельзя. Но потом всё же мы все вместе оказались. Боречка всех поддержать старался. Верочку нашу успокаивал. Она не всё понимала. Даже сказала, что здорово, что нас отпустят, и уроков не будет. Пойдём, погуляем ещё... ребёнок совсем…».

Они провели в школе три дня. Более тысячи человек в одном зале. Представить, как столько людей могло тут уместиться, невозможно. «Мужчин и старшеклассников расстреляли первыми. Тела выбросили из окна второго этажа. На второй день заложникам перестали давать воду. Дети плакали. Террористы бесились и грозили расстрелять тех, кто не успокоится. На третий день стало всё равно», - вспоминают очевидцы. Они просто хотели, чтобы это всё закончилось. «На третий день была уже полная уверенность, что мы не выйдем никогда и здесь взорвёмся. Когда ты видишь, что террорист постоянно держит на «лягушке» ногу, и ты знаешь, что, если он уснёт или пошатнётся, мы все взлетим. Это напряжение так надоело, что хотелось одного: чтобы это скорее закончилось. И всё. Мы словно ждали, что вот-вот что-то случится, но лица террористов казались мне расслабленными. А потом прогремел взрыв», - вспоминает Зарина.

«Первой же взрывной волной нас положило, - Надежда Гуриева и сейчас помнит все детали. - Вот здесь ещё оставались следы от Верочкиного платья. Она горела. Моя дочь горела. Когда я очнулась, мне Ирочка сказала: «Мамочка, все бегут». Я сказала ей: «Если есть силы, беги». Хорошо, что она не побежала. Тогда многие стали выпрыгивать в окна, но террористы стреляли им в спины. Мы остались там же. Я видела, что Верочка не живая. Боря был весь в крови, но двигал руками. Я не сразу поняла, что это была моя кровь. У него было тяжёлое ранение, но крови мало. Я стала пытаться вытащить Борю - на нём были люди. Но нас потом стали перегонять в новый плен, в другое место. Тех, кто не мог уходить, добивали. Взять Бориса я не могла. Вокруг тела. Он тяжёлый, мне его не поднять, не тащить же его волоком прямо по людям. А со мной еще двое девочек, дочь и племянница, и их надо спасать, они живые. А как они сами, без меня? Я ушла с ними. Борю нашли потом в морге».

Очень многие предчувствовали беду накануне. В тот день на торжественную линейку было как никогда много опоздавших. И это спасло им жизни. Один из учеников написал накануне стихотворение:

«Я уйду туда, туда,
Где всё есть и где всё можно,
Надоело больше ждать,
Это просто невозможно.
Это все произошло
И не рано, и не поздно».

«Когда нас взяли в заложники, брату в этот момент показалось, словно спортзал загорелся и из него вышла я с девочками - дочкой и племянницей. И ему легче стало: «Хоть так, хоть вы живы». Мы выжили. Ад закончился», - так заканчивает учительница рассказ о трёх чудовищных днях между жизнью и смертью.

Но после того ада Надежду ждал новый. Многие стали обвинять в трагедии учителей. Обвинения были самыми разными - например, что не пришли на похороны, что равнодушны. «Вот как объяснить, что мы тоже были в этой школе, что тоже хоронили своих детей, что тоже получили ранения. А нам писали письма с угрозами. Но я понимаю это, - говорит Надежда. - Всегда хочется найти виновного. Так проще. Кто-то винит себя, а кто-то окружающих. Виноватыми себя тогда чувствовали и те, кто выжил, – потому что не погибли. Родители винили себя за то, что не уберегли детей, не спасли. Я тоже искала виновных. Но здесь так получается: слишком много виновных, начиная с тех, кто разрушил Советский Союз».

«Кто-то тогда уехал. Кто-то остался. Меня дети спасли. Их любовь и вера. Мне так тяжело о этом говорить, но это очень важно. Я убеждена, что, как только мы забываем уроки прошлого, беды повторяются. История, может, и редко учит, но за незнание её уроков наказывает потом очень жестоко», - заключила Надежда.

Мы закончили разговор. Надежда Гуриева приобняла меня и сказала: «Ну, что ты. Не надо плакать». Она, пережившая всё это, успокаивала меня. Доска, на которой её дочь 10 лет назад написала «Последний первый звонок» сохранилась. Она хранится в музее памяти.