2 Тим. 4, 3

В тропических странах есть цветы, прекрасные на вид, но очень ядовитые, так что, приблизившись к ним и подышав некоторое время их ароматом, теряешь сознание и умираешь. Точно так же есть и книги, привлекающие и пестрящие замечательными на первый взгляд идеями, но имеющие не менее ядовитый дух, чем те пленительные тропические растения. Пчелы садятся не на всякий цветок, потому что имеют здравое и неповрежденное обоняние и различают полезное от ядовитого. Но человек, чье существо глубоко повреждено грехом, легко может воспринять губительные для него идеи. Это рассуждение особенно касается области религиозной. Пока человек заблуждается, он не способен найти ни истинный путь своей жизни, ни верный ответ на вопрос о смысле земного существования, ни средства и силы для достижения целей своего высокого предназначения. Поэтому-то борьба за истину столь необходима и по важности первостепенна.

Окончательная и высшая цель человеческой жизни есть спасение в Боге. Чтобы помочь нам достичь этого спасения, Божий Промысл от начала и доныне не переставал направлять нас на путь истины, которая, по слову Спасителя, одна может освободить (см.: Ин. 8, 32), освятить (см.: Там же. 17, 10) и таким образом спасти человека. С этой целью Бог избрал в ветхозаветную эпоху народ, которому надлежало быть носителем истинного богопочитания, дал ему законы и правила, раскрыл ему Свою волю и через великих богопросвещенных мужей – праведников и пророков – сообщил ему Свое откровение, которое было записано ими в Библии. И после всей этой долгой подготовки, когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего (Единородного) (Гал. 4, 4), Который окончательно открыл людям Божественную истину, чтобы освободить их от рабства заблуждениям (см.: Ин. 8, 36), указать им на диавола как лжеца и отца лжи (Там же, 44) и, наконец, даже умереть на Кресте для спасения всего человечества. Но зная, что диавол и в наше время будет пытаться отклонять людей от пути истины и спасения, Иисус Христос основал Свою Церковь, доверив ее водительству Учителя, Духа истины (см.: Ин. 15, 26), чтобы она сама стала той непреодолимой и нерушимой твердыней, о которую разобьются все заблуждения и лжеучения неправого человеческого разума, столпом и утверждением истины (см.: 1 Тим. 3, 15), по слову божественного апостола Павла.

И вот, с апостольского времени и до сих пор какие бы заблуждения ни появлялись, какие бы лжеучения, подобно урагану, ни надвигались на Церковь – все они рассыпались, как прах, а святая богооткровенная истина, сохраненная как безценное сокровище,  целой и неповрежденной, единственно в Святой Православной Церкви, и поныне сияет в мире своим божественным спасительным светом.

 

Как учит великий русский пастырь святой праведный Иоанн Кронштадтский, истинная Церковь одна – Восточно-Православная, «потому что другие исповедания, неправославные, содержат истину в неправде (см.: Рим. 1, 18), примешали суемудрие и ложь к истине» (Иеромонах Мефодий. Отец Иоанн Кронштадтский. Сливен, 1938. С. 356). Поэтому они не могут быть спасительными. Если это касается других, все же «христианских» вероисповеданий, то что говорить о различных языческих суевериях, еретических измышлениях и безбожнических философских учениях?! Ясно, что они тем более пагубны.

Истина содержится и выражается в догматах Церкви, которые для спасения то же, что математические аксиомы и формулы для строения сложных машин и огромных зданий. Одна маленькая ошибка в вычислениях при строительстве может привести к фатальной катастрофе. Точно так же и в области веры. Одно заблуждение, казалось бы даже невиннейшего характера, способно погубить душу навеки.

Этим объясняется безпощадность Апостольской Церкви к лжеучителям и их лжеучениям. Еще святой апостол Павел, написавший прекраснейшие слова о любви (см.: 1 Кор. 13) и сам по великой любви готовый пожертвовать даже своим спасением для спасения других (см.: Рим. 9, 3), изрек жестокое, на первый взгляд, предупреждение: Кто благовествует вам не то, что вы приняли, да будет анафема (Гал. 1, 9), т. е. проклят, отлучен от Церкви и благодати. Почему же? Потому что, согласно апостолу, таковой и себя самого губит как исказитель веры, и для всех прельщенных его лжеучением становится причиной вечной погибели (см.: Там же. 5, 20–21). И Святая Церковь поступала так во все века борьбы с еретиками и исказителями благовестия Христова.

Некоторые недоумевают – зачем нужны догматические определения, когда в Священном Писании уже содержатся все необходимые для нашего спасения истины? Действительно, такие богооткровенные истины в Священном Писании содержатся, но по своей греховности мы не можем сами правильно понимать их. Для этого нужны глубокая вера, чистое сердце и святая жизнь. Многие, не имевшие этих качеств и с гордой самоуверенностью толковавшие слово Божие, искажали его и таким образом создавали ереси, пагубные для их собственных душ и душ их последователей.

Именно для защиты верующих от еретических заблуждений Святая Церковь прибегла к неизменной догматической формулировке своей веры. А гарантия, что Святая Церковь правильно поняла, истолковала и сформулировала истины веры, – это Святые Отцы. Благодаря глубокой вере, святой жизни и чистоте своих сердец они стали боговидцами (см.: Мф. 4, 8), богоносцами, сосудами благодати, храмами Живого Бога, жилищами Духа истины, под руководством Которого правильно понимали и изъясняли слово Божие. В них, как и в Святых Апостолах, действовал Святый Дух. А Святый Дух, по Христову свидетельству, это Источник всякой истины. Поэтому Святые Отцы служат для нас непогрешительными толкователями Священного Писания и единственным критерием его неложного понимания (см.: Архиеп. Серафим (Соболев). Новое учение о Софии, Премудрости Божией. София, 1935. С. 5). Святая Церковь сформулировала все свои догматы на основе их богодухновенных трудов, как это видно из деяний и определений Вселенских Соборов. Все то, что было согласно с учением Святых Отцов, Церковь принимала как неоспоримую истину, а несогласное с ним – отвергала как ересь. Отсюда понятно, почему Святая Церковь на Пято-Шестом (или Трулльском) Соборе строго постановила при ежедневной проповеди изъяснять слово Божие не иначе, как это «изложили светила и учители Церкви в своих писаниях» (19-е правило).

Все это означает, что каждый православный богослов, желающий остаться таковым, должен подчинять свои религиозные взгляды Библии и святоотеческому учению, которое есть критерий истины. «Ибо научное богословие, не имеющее для себя святоотеческого учения исходною точкою отправления и даже противоборствующее этому учению, может быть только еретическим» (Архиеп. Серафим (Соболев). Защита софианской ереси прот. С. Булгаковым. София, 1937. С. 118).

Этими элементарными правилами пренебрег И.Г. Панчовский при написании книги «Современный человек перед жизнью, смертью и безсмертием». Вместо того чтобы следовать слову Божию и святоотеческому авторитету, он предпочел руководствоваться пристрастиями и понятиями слабого, ограниченного и грешного человеческого разума, отвергнувшись мнения Святой Православной Церкви. Он вызвался своими собственными усилиями разрешить такие важные вопросы, как смысл жизни, значение религии, жизнь за гробом, ад и его вечность и проч. Поэтому в его сочинениях и появились все те фатальные ошибки и заблуждения, которые мы постараемся указать в настоящем критическом отзыве и которые делают увлекательно написанную им книгу крайне опасной для нашего спасения. Мы рассмотрим основные идеи книги с православной точки зрения и укажем на их несостоятельность, раскроем совершенную пагубность.

Начнем с вопроса о смысле жизни. Д-р Панчовский сознает «важность и судьбоносность этой проблемы» и говорит совершенно верно, что от ее разрешения «зависит направление и характер нашей жизни, которая дана нам лишь однажды» (С. 11. Здесь и далее цит. по: Панчовский И.Г. Современный человек перед жизнью, смертью и безсмертием. София, 1944. – Примеч. пер.). Автору следовало бы в согласии с таковым своим сознанием со всей серьезностью и добросовестностью православного богослова отнестись к разрешению поставленного вопроса и не давать на него поспешный ответ, не уяснив для себя, что говорят по этому поводу слово Божие, Святые Отцы и Святая Церковь.

Но вместо этого д-р Панчовский ищет судьбоносный ответ не в Библии и Церкви, а в измышлениях отпавшего от Бога грешного человеческого разума, в абсолютно субъективных и при этом безличных религиозных переживаниях талантливых писателей, многие из которых, однако, являются безблагодатными мыслителями, еретиками и богоборцами.

Так, автор, отвечая на вопрос о смысле жизни, обратился к сочинениям философов-американцев Леуба и Брэдли, немецкого философа Паульсена, еретика Лютера, писателя Ибсена, вероотступника Толстого, язычника Гете и других светских знаменитостей, но не поинтересовался, как Слово Божие открывает нам смысл нашей жизни; не дал высказаться по этому вопросу ни одному Святому Отцу. Это все равно, что больной, желая исцелиться, идет не к врачу, а, например, к сапожнику.

В главе «Смысл жизни» автор в силу своей богословской эрудиции верно называет богоуподобление, обожествление как «последнюю цель и высший смысл человеческой жизни», но ни слова не говорит о Христовой Церкви – том богоустановленном институте, в котором верующим в Святых Таинствах подаются все благодатные дары и силы, без чего достижение этой цели невозможно. Справедливо он рассуждает и о Боге как «Первоисточнике добра и совершенства» (Там же. С. 46), и о религиозном переживании как «начале творческого обращения» (Там же. С. 47). Но теми же словами говорил об этом и Толстой, не веривший в Божество Иисуса Христа и построивший всю свою этику на человеческих основаниях. Автор не уяснил, как Святая Церковь понимает смысл жизни, и потому не упоминает ни о достижении главнейшего блага для христианина – Царствия Божия, ни о приятии благодати Святаго Духа, что, по единодушному свидетельству Святых Отцов, составляет высшую цель земного человеческого бытия (см.: Архиепископ Серафим (Соболев). Искажение православной истины в русской богословской мысли. София, 1943. С. 258–259).

Этим ложным выбором ориентиров объясняется и тот факт, что автор видит в талантливом, но безблагодатном немецком поэте Шиллере образец «редкого нравственного совершенства» (Панчовский И.Г. Указ. соч. С. 44), а также и убеждение его, что для поиска ответа о смысле жизни человеку достаточно обратиться в религиозном опыте к т. н. внутреннему голосу совести и нравственному закону, чтобы постичь этот смысл (см.: Там же. С. 42, 47). Таким образом он превращает субъективное религиозное переживание в учителя истинной религиозности. Кроме того, по его словам, религиозный опыт давал великим творцам в искусстве, музыке и поэзии «глубочайшие прозрения» (Там же. С. 50). Тот же Ницше при написании «Так говорил Заратустра» был «только воплощением, только орудием, только медиумом высших сил» (Там же. С. 51). Неужели те «откровения», что явил нам богоборец Ницше при написании одного из богохульнейших произведений мировой литературы, способны, согласно д-ру Панчовскому, служить кому-то путеводителями в поиске смысла жизни?!

От своей ошибочной идеологии д-р Панчовский не отступает и в последующих главах книги. Так, говоря о религии, он понимает под ней не внешний институт, способный трансформироваться в зависимости от эпохи, культурного развития и проч. Он хочет сказать о сокровенной, вечной, божественной сущности религии (см.: Там же. С. 59–61). И такую «кристально чистую религию» он находит у греческого философа VI века до Р. Х. Ксенофана, у Сократа и у Христа! (см.: Там же. С. 61–55). Согласно автору, сокровенное ядро религии есть «переживание общения с Абсолютным Бытием и Первоисточником жизни, с Богом» (Там же. С. 65). Остальное несущественно. Это лишь «наружная оболочка религии, отлитая, чаще всего, в застывшие схоластичные формулировки, в безжизненные обряды и символы, и в мертвые и стереотипные богослужебные формы» (Там же. С. 66).

Сталкиваясь здесь с идеями в высшей степени рационалистичными и разрушительными, недоумеваешь, как они могли выйти из-под пера православного богослова. Во многих местах рассматриваемая книга ясно указывает на свои западные корни и неправославных вдохновителей. При этом, увы, она не содержит ни одного по-настоящему православного комментария тех безкритично усвоенных рационалистических западных идей, которые гораздо более служат безверию, чем вере.

Кощунственно для православного сознания называть единобожие язычника Ксенофана «кристально чистой религией». Путем логических заключений, конечно, можно прийти к мысли, что Бог един, как пришли к тому Ксенофан и другие известные языческие философы. Но сколь далека эта голая человеческая идея от наполненной и богооткровенной библейской истины о Боге – что Он един по существу и троичен в Лицах! Где у Ксенофана можно найти такое учение о Боге? Если и прежде Христа, и при том без Христа допустимо иметь «кристально чистую религию», то не обезсмысливается ли пришествие Спасителя?!

Да и просто формальным представлением, что Бог един, исчерпывается ли все содержание истинной религии? Видимо, для д-ра Панчовского исчерпывается, потому что, согласно его утверждениям, сущность религии есть «переживание общения <…> с Богом». Только такую религию он проповедует в своей книге, религию «чистую», не отождествляемую с ее «случайной» внешней формой, которая сегодня может быть одной, а завтра другой, в зависимости от культурного развития людей. Но еретик Арий, как и Дынов (Петр Дынов, болгарский оккультист начала XX века, основатель секты «Всемирное белое братство». – Примеч. пер.) не имели ли своего опыта «общения с Богом»? И все же д-р Панчовский не осмелился назвать их религиозные переживания «кристально чистой религией».

Отсюда ясно, что содержание истинной религии не может исчерпываться фактом опыта общения с Богом. Где гарантия, что в своем религиозном опыте человек общается с Богом, а не с сатаной, который, по слову святого апостола Павла и исходя из богатой практики Святых Отцов, часто преобразуется во ангела светла (2 Кор. 11, 14), чтобы обмануть непросвещенных? 

Итак, ясно, что у истинной религии должны непременно быть и другие важные элементы, которые отличают ее от религий ложных. Огромную ошибку совершил д-р Панчовский, не углубившись в проблему истинной религии и не отыскав те признаки, которые отличают ее от ложных. Оттого, что автор говорит «просто о религии», он смешивает человеческую религию Ксенофана с Божественной религией Христа.

Верный своим модернистским взглядам, он пренебрежительно отзывается о «наружной оболочке» религии: «застывшие схоластичные формулировки, безжизненные обряды и символы, и мертвые и стереотипные богослужебные формы». Ночто именно следует понимать под этими «наружными оболочками», он предусмотрительно умалчивает. Однако нетрудно догадаться, что под «застывшими схоластичными формулировками» он подразумевает, по всей видимости, догматы; под «безжизненными обрядами и символами» – божественные Таинства и святые обряды, а под «мертвыми богослужебными формами» – молитвенные последования Церкви. И все это как «оболочку» религии д-р Панчовский объявляет несущественным и изменчивым. Но в церковном сознании это настолько существенно, что без сего не может быть истинной религии!

Можно ли догматы назвать «застывшими схоластическими формулировками»? И подлежат ли они изменению? Ведь это есть те святоотеческие и церковные определения, которые четко формулируют богооткровенную истину и отделяют ее от заблуждений и лжи! Можно ли Таинства и обряды охарактеризовать как «безжизненные обряды и символы»? Только в Таинствах и обрядах верующим преподаются благодатные дары Святаго Духа, т. е. те сверхъестественные силы, которые делают нас способными к подвигам и борьбе со злом, которые поставляют нас в ближайшее соединение с Богом через Святое Причащение и дают залог Жизни Вечной! Во всем своем сочинении д-р Панчовский даже не упоминает о благодати Святаго Духа. Как он представляет себе истинный опыт общения с Богом без благодати?!..

Дивные православные молитвенные последования он причисляет к «мертвым и стереотипным богослужебным формам». Это можно сказать о языческой и о всех других религиях, которые действительно мертвые, но никак нельзя прилагать к живой Христовой Церкви – Православной, которая есть мистическое Тело Господа Иисуса (см.: Еф. 1, 23). Обо всем том, что составляет душу, жизнь и истинный облик живой Православной религии, у д-ра Панчовского не находится ни одного доброго слова. Напротив, он порицает и отвергает эти вещи как несущественные. Получается, для него воззрения Гете, Ибсена и Толстого, которых он подробно цитирует, важнее векового и благодатного сознания Церкви, кристаллизованного в творениях Святых Отцов и сохраненного в чудной православной традиции!

Источник: Газета «Православный Крест»* №2 (170) от 15 января 2017 г.

___________________

См. по теме: