СТАРШИЙ ПРАПОРЩИК ВОИНСТВА ХРИСТОВА

Инокиня Леонилла живет в поселке Каменка, в Выборгском районе, подвизается при храме св. вмч. Георгия Победоносца. <…> Маленький этот храмик окормляет большую воинскую часть, одну из двух крупнейших в России миротворческих бригад. Когда-то в бригаде служила и мать Леонилла - старший прапорщик Людмила Хмелевская, ветеран Афганистана и обеих Чеченских кампаний…

Что для нас эти войны? - Кровавые бои, смерть, отчаяние, отвага, героизм… А героизм тоже всякий бывает. Стоять у раскаленной плиты среди кандагарского пекла - это легко? Попробуйте…

Вам Афганистан снится еще?

- Да нет… Ушло то время… А раньше, бывало, снился… И знаете, как? - не люди, не события, не пейзажи, а жара. Жара снилась! Это горячее марево над землей, колеблющийся воздух… Очень страшный сон. А как же иначе? Я всю жизнь в армии, всю жизнь начальником столовой, погоны старшего прапорщика носила; и вот моя служба - столовая, кухня; температура жарочной поверхности плиты - 360 градусов, а на улице - 60 градусов! Кандагар! Повара мои в обморок падают от теплового удара, а что делать? - надо работать, надо готовить, надо ребятишек наших, солдатиков, кормить…

Да что там наши плиты… - пожимает матушка плечами. - Вот как ребятам в бою бывало!.. До танковой брони дотронься только - ожог получишь. А наши солдаты в этих танках в бой шли. В песке яйца можно было печь - это не сказка, это вправду так делали иногда; а наши солдаты по этому песку по-пластунски…

А где было тяжелее: в Афганистане или в Чечне?

- Как сказать? Война - она и есть война. В Чечне у меня было три молодых солдата-поваренка. Они полгода отучились в учебке, и мы попали с ними в Чечню. Как им тяжко приходилось! - каждый день в четыре утра встать, а вокруг - снег, холод, палатки, условия полевые, и бандиты рядом, и что у них на уме - не угадать… Но поварята мои трудятся, не ропщут и меня с моим характером тяжелым терпят…

<…> А как вспомнишь Кабульский госпиталь… Там была перевалочная база для раненых - потом их оттуда в Москву отправляли. А мы, женщины, как-то принесли туда фрукты-овощи - поддержать-то мальчишек надо… И вот что терзает память: парень без рук, без ног. Мы ему яблочки, конфеты, печенья… А он кричит: "Зачем мне это? Вы мне ноги-руки вернете? Нет? Ну и идите отсюда!" Тяжело, конечно.

А вот что еще страшно: все инфекции вокруг свирепствуют, весь букет заразных болезней! - и малярия, и тиф, и паратиф, и гепатиты все… Солдатики пойдут на операцию, вода у них закончится, они с арыка попьют - и все… В соседней бригаде две трети солдат полегло. И потом в госпитале, помню: матрасы, матрасы - лежат прямо на земле, и солдатики на них все желтенькие… Как же страшно! Мы в столовой по два часа вымачивали в хлорке посуду - лишь бы не заразить ребят…

А Чечня? Нет, для меня тяжелее был Афганистан. В Чечню вся бригада наша пошла, все сослуживцы, все знакомые, друзья - все-таки полегче. В Афганистане - жара, в Чечне - грязь. Там почва своеобразная, особенно весной: чернозем перемешан с нефтью… Дорог нормальных просто нет. Увязнешь - и конец! А почему я, начальник столовой, о дорогах безпокоюсь? А потому что за девять месяцев службы у нас было 24 перехода. Утром просыпаешься - а тебе два часа на сборы: грузи все свое хозяйство, всю столовую в машину - и вперед, в колонну, по горам! Машина идет - с одной стороны пропасть, с другой - гора. В горах бандиты. Куда следуем? - кто его знает!
Однажды едем, а метрах в двухстах от нас идет бой - наши САУшки бьют прямой наводкой! Знаете: обычно у них ствол под углом, дальность стрельбы 17-20 километров - а тут в упор палят, и ствол горизонтально поставлен. На водителей смотришь: мальчики-мальчики! Как везти им такие огромные машины по чеченской дорожной каше, над пропастью?! А если еще САУшки - в них же по 49 тонн!.. Это героизм. А меня всегда назначали старшим машины, но я садилась в кабину, закрывала глаза - и всю дорогу их не раскрывала: страшно!

Вдруг мать Леонилла весело улыбается, и что-то озорное вспыхивает в ее глазах:

- Я же вам еще не рассказала, как я из машины спаслась! Ну, слушайте.
Получилось так, что мы попали в аварию. Дорога скользкая, перед нами - пропасть, а водитель вместо тормоза нажал на газ. Могли бы свалиться, но врезались в дерево и зацепились за него. Машина уже не подлежит восстановлению, двери в кабине заклинило, не выйти… И вот мы висим над пропастью, зацепившись за дерево. Водитель-то что? - он мальчик худенький, выскользнул через боковое окно - а я сижу. А дерево трещит да трещит, а за ним пропасть в полтора километра. Весь мой дивизион собрался, зампотех полковник Николаенко прибежал… "Сейчас, - говорит, - будем вытаскивать тягачом. Скоро он придет!" Скоро? А дерево-то не скорее ли треснет? Вот - опять трещит! И случилось первое в моей жизни чудо. Окошечко в КамАЗе знаете какое узенькое? А я - видите какая? И как только дерево в очередной раз затрещало, я - раз! - и в момент проскочила через окошко на волю! Как я это сделала - не помню. То ли головой вперед, то ли ногами… Не помню ничего! Стою, плачу, полковник меня обнимает - маленький такой… Тоже чуть не плачет… И вдруг он поднимает голову, смотрит на крошечное это окошко и так изумленно спрашивает: "Люда, а как же ты умудрилась в него пролезть?" И весь дивизион захохотал! А я потом экспериментировала - и не раз… Нет, ничего не получается: даже и подумать нельзя, чтобы в это окошко с моими габаритами проползти.

Как же Вы, матушка, - из армии и сразу в монашество? Как такое возможно?

- Служили Родине, сейчас служим Господу - простите, что такие высокие слова говорю, грешная… У солдата - приказ, у монаха - послушание. Я особой разницы в быте не чувствую… Сегодня вышла на улицу, смотрю - солдаты в противогазах бегут, наверное, боевая тревога. Эх, жизнь знакомая, родная - все сердцу близко!

Я служил еще в советское время и теперь часто слышу: "Ну, тебе удалось в настоящей армии послужить, а сейчас и армия, и служба - декоративные!.." Что Вы об этом думаете?

- Героизм - и в прежние времена, и в новые - я видела настоящий, никакой не декоративный. Героизм в том, чтобы точно выполнить приказ; как монах в послушании становится святым, так и солдат, в послушании становится героем. Русский солдат - он всегда русский солдат; он, по-моему, любой приказ выполнит - что в Афганистане, в советские времена, что в Чечне… И знаю: солдаты на самом деле закрывали собой командиров - это действительно так, а не то что какая-то пропагандистская выдумка. Мне и в разведбате пришлось послужить - я-то знаю!.. Я помню, что старослужащие в бою головой отвечали за молодых, прикрывали их, как старшие братья, окормляли их по-солдатски. Потом, в казарме - да: молодой и ботиночки "старику" почистит, и работу какую за него сделает, но в этом тоже есть какая-то справедливость, верно?

Расскажите, как Вы пришли к вере.

- Не знаю. Не знаю. Это тайна - и для меня тоже. Как и путь к монашеству - это тоже великая тайна. Все сокровенно вызревает в душе - а потом вдруг замечаешь, что не можешь иначе… Может быть, это с моей стороны слишком дерзновенно так говорить, но я думаю, что мы спасаемся молитвами погибших воинов. Вот у нас в храме список павших… Я его читаю: этого помню, этого помню, этого хорошо знала, этот моим соседом был… И считайте, каждый - герой! Мы их помним, а они нас? Конечно! И молятся за нас, молятся! Их молитва к Богу доходчива. Ею спасаемся - не нашими слабыми силами…

Я помню: вылетаешь из Афганистана, пересекаешь границу - и вот она, мирная жизнь. Как не похоже на только что виденное! Дети… Мы же в Афганистане детей не видели!.. Листья на березе распустились!.. И я их срывала и ела - такая ностальгия была! Люди поют, танцуют, играют, в кино ходят - живут, живут! Так не похоже на Афганистан… Вот так же, думаю, праведники в Царствие Небесное приходят: всюду свет, всюду радость - так не похоже на нашу жизнь…

Вопросы задавал Алексей Бакулин

Источник: " Православный Санкт-Петербург"